Предположим , что когда вашему первому ребенку исполнилось девять лет, дальновидный миллиардер, которого вы никогда не встречали и не встретите, выбрал его для участия в первом проекте постоянного человеческого поселения на Марсе. Ребёнок без вашего ведома записался на миссию, потому что любит космос, да и все его друзья записались. И он умоляет тебя отпустить его на Марс.
Вы понимаете его желание. Поэтому, прежде чем сказать «нет», соглашаетесь хотя бы узнать больше. И узнаёте, что причина, по которой они набирают детей, заключается в том, что они лучше адаптируются к необычным условиям Марса, чем взрослые. Если дети пройдут период полового созревания и связанный с ним скачок роста на Марсе, их тела будут уже полностью адаптированы к этому возрасту, в отличие от поселенцев, которые приедут сюда уже взрослыми.
Есть и другие причины для страха. Во-первых, это радиация, от которой у Марса нет защиты. Кроме того, это среда с низкой гравитацией, которая подвергает детей высокому риску развития деформаций скелета, сердца, глаз и мозга. Учитывали ли планировщики эту уязвимость детей? Насколько вы можете судить, нет.
Итак, вы бы отпустили его? Конечно же, нет. Вы понимаете, что это абсолютно безумная идея – отправить детей на Марс, чтобы, возможно, лишить их возможности вернуться на Землю. Руководители проекта, похоже, ничего не знают о развитии детей и им дела нет до их безопасности. Хуже того: компания даже не потребовала подтверждения разрешения у родителей.
Ни одна компания не сможет забрать наших детей и поставить их под угрозу без нашего согласия, иначе они столкнутся с огромной ответственностью. Верно?
На рубеже тысячелетий технологические компании создали несколько продуктов, меняющих мир, которые изменили жизнь не только взрослых во всем мире, но и детей. Молодые люди смотрели телевизор с 1950-х годов, но новая технология была гораздо более портативной, персонализированной и привлекательной, чем всё, что было раньше. Однако компании, которые их разработали, практически не проводили исследований воздействия новых технологий на психическое здоровье. А столкнувшись с растущим количеством доказательств того, что их продукция наносит вред молодым людям, они в основном занимались отрицанием, запутыванием фактов – и плодили компании по связям с общественностью. Компании, которые стремятся максимизировать «вовлеченность», используя всевозможные психологические уловки, чтобы заставить молодых людей кликать, стали наибольшим злом. Они вовлекали детей на стадиях развития, когда их психика наиболее уязвима и когда их мозг быстро перестраивался в ответ на поступающую стимуляцию. Это относится в первую очередь к социальным сетям, которые нанесли наибольший ущерб девочкам, а также к производителям видеоигр и порносайтам, которые сильнее всего подцепили на свой крючок мальчиков. Создав множество вызывающего привыкание контента, который проникал через глаза и уши детей, а также вытеснив физические игры и личное общение, эти компании изменили детство и изменили человеческое развитие в почти невообразимых масштабах.
И какие юридические ограничения мы уже наложили на эти технологические компании? Да практически никаких. За исключением требования, чтобы дети до 13-ти лет получали согласие родителей, прежде чем они смогут войти на сайт. Но закон в большинстве стран не требует проверки возраста; пока ребёнок ставил галочку, подтверждающую, что он достаточно взрослый (или указал фальшивый день рождения), он мог зайти практически куда угодно в Интернете – в том числе и войти в любую социальную сеть – без ведома или согласия своих родителей. (Закон ужесточается в Великобритании в связи с Законом о безопасности в Интернете 2023 года, и этот вопрос находится на рассмотрении в США.)
Таким образом, поколение, родившееся после 1995 года – поколение Z – стало первым поколением в истории, которое прошло период полового созревания с порталом в кармане, который уводил их от людей поблизости в альтернативную вселенную, которая была увлекательной, захватывающей и динамичной. Закон социального успеха в этой вселенной требовал от них посвятить большую часть своего сознания созданию собственного онлайн-бренда, размещая тщательно отобранные фотографии и видео из своей жизни. Теперь это было необходимо, чтобы завоевать признание сверстников, этот кислород подросткового возраста нового времени, и избежать позора в Интернете, кошмара подросткового возраста. Подростки поколения Z были вынуждены ежедневно проводить по много часов, просматривая блестящие счастливые посты друзей, знакомых и влиятельных лиц. Они смотрели всё большее количество созданных пользователями видеороликов и потоковых развлекательных программ, которые подсовывали им алгоритмы, разработанные для того, чтобы удерживать их онлайн как можно дольше. Они проводили гораздо всё меньше времени, играя, разговаривая, касаясь или даже просто глядя в глаза своим друзьям и членам семьи, тем самым сокращая своё участие в социальном общении, которое необходимо для успешного человеческого развития.
Таким образом, представители поколения Z являются испытуемыми для радикально нового способа взросления, далёкого от реального взаимодействия небольших сообществ, в которых развивались люди. Назовём это “Великой перестройкой детства”. Они стали аналогом первого поколения, выросшего на Марсе. И это превратило их в тревожное поколение.
В 2000-х годах было мало признаков надвигающегося кризиса психических заболеваний среди подростков. Затем, совершенно неожиданно, в начале 2010-х годов, все изменилось. Всего за пять лет, с 2010 по 2015 год, в Великобритании, США, Канаде, Австралии и за их пределами число молодых людей с тревогой, депрессией и даже суицидальными наклонностями начало резко расти. Среди подростков в США примерно на 150% выросло количество тех, кто говорил, что испытывал длительный период чувства “грусти, опустошенности или депрессии” или длительный период, в течение которого они “потеряли интерес и им наскучило большинство вещей, которые им обычно нравятся” (классические симптомы депрессии). Другими словами, психические заболевания стали примерно в два с половиной раза более распространёнными. Рост был одинаковым для обоих полов и произошёл среди всех рас и социальных классов. А среди множества диагнозов расстройств психического здоровья больше всего вырос уровень тревожности.
Более свежие данные за 2020 год были собраны частично до, а частично после закрытия Covid. И к тому времени каждая четвёртая американская девочка-подросток пережила серьёзный депрессивный эпизод в предыдущем году. В 2021 году ситуация ухудшилась, но большая часть роста наблюдалась до пандемии.
Я затронул некоторые из этих вопросов в книге о современной политике идентичности и гиперчувствительности в университетских кампусах “Изнеживание американского разума”, которую я написал в 2017 году вместе с борцом за свободу слова Грегом Лукиановым (Greg Lukianoff). На следующий день после публикации в «Нью-Йорк Таймс» появилось эссе с заголовком: “Большой миф о подростковой тревоге”. В нём психиатр выдвинул несколько важных возражений против того, что он считал растущей моральной паникой вокруг подростков и смартфонов. Он отметил, что большинство исследований, показывающих рост психических заболеваний, были основаны на “самоотчетах”, что не обязательно означает существование изменений в основных показателях психических заболеваний. Возможно, молодые люди просто стали более охотно ставить себе диагноз или честно говорить о своих симптомах? Или, возможно, они начали принимать лёгкие симптомы тревоги за психическое расстройство?
Был ли психиатр прав в своем скептицизме? Безусловно, он был прав в том, что нам нужно учитывать множество показателей, чтобы понять, действительно ли число психических заболеваний растёт. Хороший способ сделать это — посмотреть на изменения в цифрах, о которых подростки не сообщают сами. Например, число подростков, поступающих за неотложной психиатрической помощью или ежегодно госпитализированных в больницы из-за того, что они умышленно нанесли себе вред либо в попытке самоубийства, либо в результате так называемого несуицидального членовредительства, например, порезались без намерения умереть.
Уровень членовредительства среди девочек-подростков почти утроился с 2010 по 2020 год. Уровень членовредительства среди девочек старшего возраста (15–19 лет) увеличился вдвое, в то время как уровень членовредительства среди женщин старше 24 лет за это время фактически снизился. Итак, что бы ни произошло в начале 2010-х годов, это ударило по девочкам-подросткам и молодым ребятам сильнее, чем по любой другой группе. Аналогичным образом, уровень самоубийств среди молодых ребят увеличился на 167% с 2010 по 2021 год.
Быстрый рост числа членовредительства и самоубийств в сочетании с исследованиями самоотчётов, показывающими рост тревоги и депрессии, даёт убедительное опровержение тем, кто скептически относился к существованию кризиса психического здоровья. Я не говорю, что увеличение тревожности и депрессии не связано с большей готовностью сообщать об этих состояниях (что хорошо) или что некоторые подростки начали патологизировать нормальную тревогу и дискомфорт (что плохо). Но сочетание страданий, о которых они сообщают сами, с изменениями в поведении, говорит нам о том, что в начале 2010-х годов в жизни подростков произошли большие изменения.
Появление смартфона в 2007 году изменило жизнь каждого. Конечно, с конца 1990-х годов у подростков были мобильные телефоны. Но это были простые “кнопочники” без доступа в Интернет, которые в основном были полезны для прямого общения с друзьями и семьёй, один на один. Некоторые подростки имели доступ в Интернет через домашний компьютер или ноутбук. Но только когда у них появились смартфоны, они смогли быть онлайн всё время, даже находясь вдали от дома. По данным опроса, проведённого американской некоммерческой группой Common Sense Media, к 2016-му году смартфоном владели 79% подростков, а также 28% детей в возрасте от 8 до 12 лет.
Когда у подростков появились смартфоны, они стали проводить больше времени в виртуальном мире. Отчет Common Sense, опубликованный в 2015 году , показал, что подростки, имеющие учётную запись в социальных сетях, сообщают, что проводят около двух часов в день в социальных сетях и около семи часов в день в свободное время в Интернете. Другой опрос, 2015 года, проведённый вашингтонским аналитическим центром Pew Research, показывает, что каждый четвёртый подросток сказал, что он “почти постоянно” онлайн. К 2022 году это число увеличилось почти вдвое, до 46%. Эти цифры “почти постоянно” поражают и могут быть ключом к объяснению внезапного ухудшения психического здоровья подростков. Эти чрезвычайно высокие показатели позволяют предположить, что даже когда представители поколения Z не пользуются своими устройствами и вроде бы что-то делают в реальном мире, например, сидят в классе, едят или разговаривают с вами, значительная часть их внимания сосредоточена на отслеживании событий в социальной метавселенной или на беспокойстве (тревоге). Как написала в 2015 году профессор Массачусетского технологического института Шерри Теркл о жизни со смартфонами: “Мы всегда где-то не здесь”.
Столкнувшись с таким количеством виртуальных активностей, платформ социальных сетей и каналов потокового видео, многие подростки (да и взрослые) потеряли способность полностью присутствовать среди окружающих их людей, что изменило социальную жизнь для всех. Даже для небольшого меньшинства, которое не использовало эти платформы. Социальные модели, образцы для подражания, эмоции, физическая активность и даже режим сна претерпели фундаментальные изменения у подростков всего за каких-то пять лет.
Когда я привожу эти выводы публично, кто-то частенько возражает, говоря что-то вроде: “Конечно, молодые люди находятся в депрессии – просто посмотрите на общее состояние мира в 21 веке. Всё началось с терактов 11 сентября, войн в Афганистане и Ираке и глобального финансового кризиса. Они растут в условиях глобального потепления, стрельбы в школах в США и других странах, политической поляризации, неравенства и постоянно растущей задолженности по студенческим кредитам. Не говоря уже о войнах на Украине и на Ближнем Востоке”.
Но хотя я и согласен с тем, что 21-й век начался неудачно, выбранное время не подтверждает аргумент о том, что поколение Z испытывает тревогу и депрессию из- за растущих национальных или глобальных угроз. Даже если бы мы приняли предпосылку, что события, начиная с 11 сентября и заканчивая глобальным финансовым кризисом, оказали существенное влияние на психическое здоровье подростков, они наиболее сильно повлияли бы на поколение миллениалов (родившихся между 1981 и 1995 годами), которые обнаружили свой мир разрушеным, и их перспективы карьерного роста сократились. Но этого не произошло; уровень их психических заболеваний не ухудшился в подростковом возрасте. Кроме того, если бы финансовый кризис и другие экономические проблемы были основными причинами, психическое здоровье подростков резко ухудшилось бы в 2009 году, самом мрачном году финансового кризиса, и улучшилось бы на протяжении 2010-х годов, поскольку уровень безработицы снизился, фондовый рынок вырос, и мировая экономика разогрелась.
Я просто не могу связать всплеск подростковой тревоги и депрессии с каким-либо экономическим событием или тенденцией, которую я могу найти.
Когда в 2020 году появился Covid, болезнь и карантин повысили вероятность социогенных заболеваний среди людей любого возраста. Ковид был глобальной угрозой и источником стрессов. Карантин заставил подростков проводить ещё больше времени в социальных сетях, особенно в TikTok, который был относительно новым. Однако резкий рост тревожности и депрессии среди подростков наблюдался задолго до пандемии.
Другое объяснение, которое я часто слышу, заключается в том, что поколение Z испытывает тревогу и депрессию из-за изменения климата, которое повлияет на их жизнь больше, чем на жизнь старших поколений. Их обеспокоенность вполне обоснована, но надвигающиеся угрозы нации или поколению (в отличие от отдельного человека) исторически не приводят к росту уровня психических заболеваний. Когда страны подвергаются нападению с применением военной силы или терроризму, граждане обычно объединяются вокруг флага и друг с другом. Они полны целеустремлённости, и уровень самоубийств снижается. Когда молодые люди объединяются вокруг политического движения, начиная с противостояния войне во Вьетнаме в 1960-х годах и заканчивая пиковыми периодами раннего климатического активизма в 1970-х и 1990-х годах, они становятся энергичными, а не удручёнными или подавленными.
Люди не впадают в депрессию, когда сталкиваются с коллективными угрозами. Они впадают в депрессию, когда чувствуют себя изолированными, одинокими или бесполезными.
Родители, с которыми я говорю о смартфонах, социальных сетях и видеоиграх, рассказывают истории о “постоянных конфликтах”. Они пытаются устанавливать правила и заставлять соблюдать ограничения, но существует так много аргументов для смягчения правил, и так много способов обойти правила, что в семейной жизни во всём мире стали доминировать разногласия по поводу технологий. Соблюдение семейных ритуалов, таких как время ужина, может показаться сопротивлением постоянно нарастающему морскому приливу.
Мать, с которой я разговаривала в Бостоне, рассказала мне об усилиях, которые они с мужем предприняли, чтобы уберечь свою 14-летнюю дочь Эмили от Instagram. Они видели, какой разрушительный эффект это оказало на неё. Чтобы ограничить доступ, они пробовали различные способы контролировать и ограничивать приложение на её телефоне. Однако жизнь превратилась в постоянную борьбу, в которой Эмили в конце концов нашла способы обойти ограничения. В одном из эпизодов она взломала телефон своей матери, отключила программное обеспечение для мониторинга и пригрозила покончить с собой, если родители переустановят его. Её мать сказала мне:
“Похоже, что единственный способ исключить социальные сети и смартфон из её жизни — это переехать на необитаемый остров. Каждое лето она посещала летний лагерь в течение шести недель, где не разрешалось пользоваться телефонами и вообще никакой электроникой. Когда мы забрали её из лагеря, она была нормальной. Но как только она снова начала пользоваться телефоном, её снова охватило то же волнение и угрюмость”.
Такие платформы, как Instagram, где пользователи публикуют контент о себе, а затем ждут суждений и комментариев других, а также связанного с этим социального сравнения, оказывают большее и более вредное воздействие на девочек и молодых женщин, чем на мальчиков и молодых мужчин. Чем больше времени девушка проводит в социальных сетях, тем больше вероятность того, что она впадёт в депрессию или тревогу. Девушки, которые говорят, что проводят в социальных сетях пять и более часов каждый будний день, в три раза чаще страдают от депрессии, чем те, кто сообщает, что не проводит времени в социальных сетях. У мальчиков разница гораздо менее заметна. Девочки проводят больше времени в социальных сетях, а платформы, на которых они в основном находятся, особенно Instagram и Snapchat, наносят вред психическому здоровью. Исследование, проведенное в Великобритании в 2017 году, попросило девочек-подростков оценить влияние самых популярных социальных сетей на различные аспекты их благополучия, включая тревогу, одиночество, образ тела и сон. Подростки оценили Instagram как худшее из пяти приложений, за ним следует Snapchat. YouTube стал единственной платформой, получившей положительную общую оценку.
Песня Оливии Родриго “Jealousy, Jealousy” 2021 года подводит итог тому, каково многим девушкам сегодня листать социальные сети. Песня начинается со слов: “Мне хочется швырнуть свой телефон через всю комнату, потому что я вижу только девушек, которые слишком хороши, чтобы быть правдой”. Затем Родриго говорит, что “совместное сравнение” с идеальными телами и белоснежными зубами незнакомых ей девушек медленно убивает её.
Психологи уже давно изучают социальное сравнение и его всеобъемлющие последствия. Американский социальный психолог Марк Лири говорит, что у каждого из нас в мозгу есть «социометр» — шкала, которая измеряется от нуля до 100 и показывает нам, какое место мы занимаем в местном рейтинге престижа. Когда планка падает, это вызывает тревогу. Тревогу, которая побуждает нас изменить своё поведение и снова поднять планку. Так что же произошло, когда большинство девочек в школе завели учётные записи в Instagram и Snapchat и начали публиковать тщательно отредактированные кадры из своей жизни и использовать фильтры и приложения для редактирования, чтобы улучшить свою виртуальную красоту и онлайн-бренд? Планка социометров многих девушек упала, потому что большинство из них теперь были ниже того, что им казалось средним. Во всём развитом мире примерно в одно и то же время в умах девушек прозвучал тревожный сигнал.
13-летняя девочка на Reddit объяснила, какие чувства она испытывает, видя других девочек в социальных сетях, используя слова, похожие на слова Оливии Родриго:
“Я не могу перестать сравнивать себя. Дошло до того, что я захотела покончить с собой, потому что ты не хочешь так выглядеть, и что бы я ни пыталась, я всё ещё уродлива/чувствую себя уродиной. Я постоянно плачу от этого. Наверное, это началось, когда мне было 10. Сейчас мне 13. Когда мне было 10, я нашла девушку в тиктоке и практически стал одержима ею. Она была буквально идеальна, и я помню, как невообразимо ей завидовала. В подростковом возрасте я стала “одержимой” другими красивыми девушками.“
Владелец Instagram, Facebook (теперь Meta), сам заказал исследование того, как Instagram влияет на подростков в США и Великобритании. Выводы так и не были обнародованы, но информатор Фрэнсис Хауген (Frances Haugen) тайно вынесла скриншоты внутренних документов и поделилась ими с репортёрами Wall Street Journal. Исследователи обнаружили, что Instagram особенно вреден для девочек: «Подростки обвиняют Instagram в повышении уровня тревожности и депрессии… Эта реакция была спонтанной и последовательной во всех группах».
Если мы ограничимся изучением данных о депрессии, тревоге и членовредительстве, мы придём к выводу, что “Великая Перестройка” прошла для девочек тяжелее, чем для мальчиков. Но есть много свидетельств и того, что мальчики тоже страдают.
Ключевым фактором было то, что мальчики начали увлекаться многопользовательскими онлайн-видеоиграми в конце 2000-х и смартфонами в начале 2010-х, что решительно отвлекло их от взаимодействия лицом к лицу или плечом к плечу. В этот момент, я думаю, мы видим признаки “массового психологического срыва”. Или, по крайней мере, массовые психологические изменения. Когда у мальчиков появилось несколько устройств, подключенных к Интернету, многие из них потерялись в киберпространстве, что сделало их более хрупкими, боязливыми и не склонными к риску в реальной жизни. С начала 2010-х годов у мальчиков во всём западном мире началось ухудшение психического здоровья. К 2015 году ошеломляющее количество из них заявило, что у них нет близких друзей, что они одиноки и что в их жизни нет смысла и цели.
Ошеломляющее ощущение, которое я испытываю от семей таких мальчиков и девочек, заключается в том, что они оказались в ловушке и бессильны перед лицом крупнейшего в истории кризиса психического здоровья их детей. Что им – что нам – делать?
Когда я говорю, что нам нужно отсрочить появление у детей смартфонов и аккаунтов в социальных сетях, самый распространенный ответ: «Я согласен с вами, но уже слишком поздно». Для 11-летних детей стало настолько обычным делом ходить, глядя на свои телефоны и листая бездонные ленты, что многие люди не могут себе представить, что мы могли бы изменить это, если бы и захотели. “Этот поезд ушёл”, — говорят мне.
И всё же мы не беспомощны. Часто так кажется, потому что смартфоны, социальные сети, рыночные силы и социальное влияние в совокупности затягивают нас в ловушку, которую социологи называют проблемой коллективного взаимодействия. Дети, приходящие в школу, сталкиваются с этой проблемой, когда они приходят и в первый же день видят, что у некоторых из их одноклассников есть смартфоны и они подключаются к Instagram и Snapchat даже во время занятий. Это заставляет их также приобретать смартфон и заводить аккунты в социальных сетях.
Родителям больно слышать, как их дети говорят: “У всех остальных есть смартфон. Если ты мне его не купишь, меня исключат отовсюду”. Поэтому многие родители сдаются и покупают своему ребёнку смартфон в возрасте 11 лет или даже младше. По мере того, как всё больше родителей смягчаются, давление на оставшихся детей и родителей растёт. До тех пор, пока сообщество не достигает стабильного, но неудачного равновесия: у каждого действительно есть смартфон.
Как нам выбраться из этих ловушек? Проблемы коллективного взаимодействия требуют коллективных ответов: родители могут поддерживать друг друга, держась вместе. Существует четыре основных типа коллективного реагирования, и каждый из них может помочь нам добиться серьезных изменений:
- Никаких смартфонов до 14 лет
Родители должны отложить доступ детей к круглосуточному доступу в Интернет, предоставляя детям до 14 лет только базовые телефоны с ограниченным количеством приложений и без интернет-браузера.
- Никаких социальных сетей до 16 лет.
Позвольте детям пройти через наиболее уязвимый период развития мозга, прежде чем подключать их к лавине социальных сравнений и позволять алгоритмам навязывать суждения “лидеров мнений”.
- Школы без телефона
Школы должны настаивать на том, чтобы учащиеся хранили свои телефоны, умные часы и любые другие устройства в шкафчиках для телефонов в течение учебного дня, в соответствии с новым рекомендательным руководством, выпущенным правительством Великобритании. Это единственный способ освободить их внимание друг к другу и к учителям.
- Гораздо больше игр без присмотра и детская независимость.
Именно так дети естественным образом развивают социальные навыки, преодолевают тревогу и становятся самостоятельными молодыми людьми.
Эти четыре реформы несложно реализовать – если многие из нас проведут их одновременно. Они почти ничего не стоят. Они будут работать, даже если мы никогда не получим поддержки от наших законодателей или технологических гигантов, которые продолжают сопротивляться давлению, направленному на защиту безопасности и благополучия молодых пользователей. Если бы большинство родителей и школ в сообществе приняли все четыре меры, я считаю, что они увидели бы существенные улучшения в психическом здоровье подростков в течение двух лет. Учитывая, что искусственный интеллект и пространственные вычисления (такие как новые очки Vision Pro от Apple) сделают виртуальный мир ещё более захватывающим и затягивающим, я думаю, нам лучше начать сегодня.
24 марта 2024 года
Перевод: ©Wandering Thinker
Comments
No comments yet. Be the first to react!